— Если это правда, — сказал он, — то мы позаботимся о том, чтобы ваш город утонул в море. Но почему я должен верить тебе? — И, прежде чем Бонус успел что-то ответить, продолжил: — А сейчас замолчи, трибун! Нам предстоит одно дело, найти святого Марка. И пока мы его не выполним, нам придется работать вместе. Вот вынесем его из этого города, привезем в Риво Альто, а там уже посмотрим, как ты умеешь плавать. Потому что я потоплю каждый из твоих кораблей.

— Чем же? — насмешливо спросил Бонус. — Ты собираешься забросать мои корабли камнями?

Однако Альрик уже повернулся к трибуну спиной и знаком подозвал к себе Магнуса и Джамиля.

— Когда отправитесь покупать дерево, возьмите с собой нашего гостя, он заплатит за мачту — в конце концов, это он уничтожил старую. А если откажется, — просверлил Альрик Бонуса своим взглядом, — подскажите городской страже, что в город пробрался христианин.

Скрип песка сводил Бонуса с ума. Ему казалось, что он слышит шорох и скрежет каждой песчинки. Эти мириады болезненных звуков каскадами лились в его уши.

«Ад! — кричал внутри себя Бонус. — Должно быть, ад представляет собой песчаную пустыню». Однако это был еще не ад, а всего лишь Александрия, как казалось, вся состоявшая из песка.

Байло смеялся. Концы его усов танцевали, а глаза искрились от насмешки. Бонус с большим удовольствием задал бы ему плетки. Эти арабы были отвратительны и упрямы, как и оба его сопровождавших: карлик Магнус, не достававший ему и до бедра, и худощавый Джамиль, о чем-то говоривший с начальником порта, по-бабьи размахивая руками.

— Могу поспорить, они как раз отпускают шутки в наш с тобой адрес. — Карлик толкнул Бонуса локтем. — Очень жаль, что мы не понимаем их монотонного пения.

Бонус отодвинулся от Магнуса, подумав: «Надеюсь, я не подхвачу от него никакой болезни». По мнению его брата, карликовый рост — это заразно, и даже может передаваться потомству. А Бонус хотел иметь здоровых детей, которых он зачнет с гордой Мательдой. Когда толстый трибун представил себе ее изящное тело, в его мысли словно проник свет.

— Начальник порта говорит, что мы скорее найдем в Египте девушку с белыми руками, чем хорошее дерево для мачты. — Джамиль пожал плечами. — Он говорит, что в Африкии дерево ценится дороже золота и встречается не чаще.

Образ Мательды растворился перед глазами Бонуса.

— Он хочет просто поднять цену, и ничего больше, — со знанием дела заявил вельможа. — Скажи ему, что нам немедленно нужна мачта, или мы купим ее у кого-нибудь другого.

— Ты не понимаешь, — спокойно сказал Джамиль. — Байло не продаст нам дерева. В лучшем случае он скажет, где мы можем его найти. За это мы ему и платим.

Бонус вздохнул. Купцы были самой большой напастью в этом мире. И, как везде, здесь, в Александрии, к ним можно было подступиться только с помощью одного-единственного средства. Он порылся в своих карманах, вытащил оттуда один динар, зажал его между большим и указательным пальцами и повертел на солнце — золото заблестело.

— Вот добыча для сорок. Он получит в два раза больше, если не врет и мы действительно найдем мачту.

Джамиль повторил на арабском. К удивлению Бонуса, байло отрицательно покачал головой.

— Дело не в деньгах, — перевел Джамиль. — Он действительно не знает, куда нас отправить за деревом.

Бонус опустил монету в карман, довольный уже тем, что не придется оплачивать бесполезную услугу.

— И что теперь? — спросил он.

— Байло говорит, что мы можем поискать дерево на базаре или в тавернах в еврейском квартале.

Увидев, что Джамиль на прощание учтиво поклонился начальнику порта, Бонус не поверил своим глазам. Лично он задрал подбородок повыше, чтобы араб не ждал от него ничего подобного. Однако байло, уже отвернувшись от них, крепким шагом направился к мосту, ведущему к маяку. Полосатый кафтан развевался на ветру.

Теснота на базаре была неимоверной. Проходы между прилавками перекрывали люди, ослы, повозки. Два таможенника неторопливо проверяли каждую корзину и долго торговались о таможенных сборах. В воздухе раздавалось больше криков людей, чем чаек.

Магнус и Джамиль торговались с темнокожим купцом о цене за три свертка тяжелой материи. Магнус считал, что эта ткань просто создана для нового паруса. Однако она была зеленой, и это, по словам моряков, не подходило им. Время от времени Джамиль потирал материю между пальцами одной руки и одновременно с этим поднимал вверх три пальца на другой руке, чтобы показать приемлемую цену.

Бонус использовал эту возможность, чтобы укрыться за спинами моряков. Когда между ним и его сопровождающими втиснулся какой-то верблюд, он наконец успокоился: за ним не наблюдают. Трибун быстро открыл потайной карман кожаного мешочка, висевшего у него через плечо, и вынул оттуда небольшую колбу. Сосуд был изготовлен из обожженной глины и закупорен пробкой из оливкового дерева. Бонус быстро ощупал колбу и с облегчением отметил, что она осталась неповрежденной. Затем он вытащил пробку и, задержав дыхание, заглянул внутрь. Яд, изготовленный из так называемого сердечного корня, вроде бы уцелел. Это средство Бонус приказал доставить себе из северной страны франков. Будучи смешанным с маслом венетских олив, порошок превращался в препарат поядовитее криков ревнивой жены, более смертоносный, чем зуб бешеного пса. Лишь один недостаток был у этой отравы — насекомые страсть как любили сердечный корень. Если они проникнут в колбу и уничтожат яд, будет очень жаль, ведь смертоносное зелье уготовано для кендтманна.

Бонус вернул пробку на место, тщательно прижав ее. Как только мумия окажется на борту, а «Висундур» — на пути в Риво Альто, норманн узнает, что никто не смеет бросать за борт Маламокко и оставаться при этом безнаказанным.

Глава 14

Риво Альто, хижина Орсо

— Ты так красива, что ради тебя можно потопить тысячу кораблей! — Мательда даже воскликнула от восторга: — Ну, как тебе это?

Ее лицо горело. Она словно перевоплотилась в рыцаря, который обхаживал благородную принцессу. Сейчас Мательда была бедным Тодерихом, который завоевывал любовь императрицы Одилии! Великаном Варнахаром, чье горячее сердце растопило глетчер! [18] Она была сама любовь. Кто мог противостоять ей?

— Зачем топить корабли? — Орсо выдернул волос, который рос у него из уха. — Бегга — вдова рыбака. Если я скажу ей, что потоплю корабль, она решит, что я сошел с ума. Может, придумать что-нибудь другое?

Внутри у Мательды все сжалось. В четвертый раз страж башни находил недостатки в ее идеях, каждая из которых была достойна того, чтобы придворные певцы на лютнях воспевали их на балу! Однако у Орсо были свои представления. Ему не нравились ни глаза, «как горящие звезды», ни губы, «красные, как кораллы», а кораблям, как только что поняла Мательда, ни в коем случае нельзя было причинять вред.

— Ты должен дать мне хотя бы намек, Орсо, — сказала она со вздохом. — Хоть что-нибудь. Если твою Беггу не впечатляют звезды, кораллы, корабли, сильные герои и горючие слезы, то что же ей тогда нравится?

Орсо сунул кончик своего уса в угол рта и принялся жевать его, беспокойно передвигая кубок из оливкового дерева по старому, но гладко отполированному столу. Его хижина была маленькой и бедной, но, к удивлению Мательды, чистой и ухоженной. Орсо, может быть, был грубым мужланом и проводил свои дни в месте, от которого разило смертью и болью, однако свой дом он содержал в порядке. На столе стояло овальное блюдо из гончарной глины, в которое было налито масло, а в нем плавало около дюжины скрученных полосок ткани, служивших фитилями этой своеобразной лампы, которая дарила помещению теплый свет и распространяла сладковатый аромат. Время от времени пальцы Орсо возвращались к этому маленькому озеру света и перемещали косички ткани так, что они складывались в орнаменты.

Когда Орсо пригласил ее остаться в его хижине, Мательда сначала испугалась. Однако страж был прав — в холодном, как лед, сарае, эти ночи могла выдержать разве что «Эстрелла», но не девушка, которая между заснеженными досками могла бы найти укрытие от хватки Маламокко, но тогда к ней протянул бы свои пальцы мороз. Так что Мательда приняла предложение Орсо и последовала за ним в его дом, который был едва ли больше чулана, зато в этих стенах царили порядок и чистота.