На смену успокоению пришло нетерпение. Орсо помог ей обрести пристанище, но был не в силах подсказать, как помочь ему завоевать Беггу.

— Ну что-то же должно быть, — настаивала Мательда. — Может, она любит цветы? Какие?

Страж башни покачал головой и выпустил ус из своего рта. Его волосы заблестели в свете масляной лампы.

— Она любит рыбу, — наконец выдал он. — Она ее ловит, разделывает, ест ее или продает. У Бегги весь мир вращается вокруг рыбы.

Любовь и мертвая рыба… Мательда насочиняла уже много стихов, но вот такое сочетание никогда не пришло бы ей в голову.

Она кивнула, успокаивая Орсо, и стала искать в воображении образ, идею, хоть какую-нибудь вспышку озарения для этой, казалось бы, невозможной задачи. «Христос, помоги мне!» — повторяла она, как всегда взывая к Богу в затруднительной ситуации. Это была скорее привычка, она и сама не придавала словам большого значения.

И Христос услышал ее! В голове Мательды еще звучала молитва, как вдруг ей вспомнилась история святого Петра. Разве он был женат? Девушка этого точно не знала, но легко могла себе представить, что так оно и было. Как утверждал патриарх из Градо в своих проповедях, Петр был крепким мужчиной, но чем мог рыбак привлечь внимание женщины, ставшей ему женой?

— Если сеть твоя пуста, — полились слова сами собой, — то я хотел бы стать рыбой, которая окажется в ней.

Мательда с улыбкой посмотрела на Орсо и вопросительно подняла брови.

И Орсо улыбнулся ей в ответ.

Когда на следующее утро они вместе пошли к башне, Мательда вдруг подумала, что первый раз в жизни провела ночь рядом с мужчиной. Полжизни она обрисовывала себе это событие так и этак. И вот оно случилось — пусть даже по-другому, не так, как было в ее мечтах.

Еще долго той ночью они обдумывали планы Орсо, как завоевать его рыбачку. Он был так влюблен в свою Беггу, что мог говорить о ней сколько угодно: уже одно ее имя доставляло ему удовольствие.

Где-то далеко за полночь голова Мательды склонилась на ее руки. Предложение Орсо — а он собирался, завернувшись в толстые шерстяные накидки, провести ночь в башне над Ямой страха — Мательда не захотела принять. Посреди ночи она обнаружила, что лежит на мешке, набитом соломой, который служил Орсо постелью. В ее ногах похрапывал страж башни. Это музыкальное сопровождение было таким громким, что не давало Мательде заснуть полночи. Неужели все мужчины так спят? Неужели такой тяжелой была судьба всех замужних женщин — терпеть эти звуки весь остаток своей жизни? И правда, впору было понять, почему так много браков считаются адом на земле…

Утром девушка очнулась от короткого сна. Она еще не успела прийти в себя, как Орсо уже подавал ей бурдюк со свежим козьим молоком и кусок хлеба.

— Ты помогла мне приблизиться к Бегге, — проговорил он. — Теперь я помогу тебе и доставлю к твоему любимому. Идем!

Еще не отойдя ото сна, спотыкаясь, Мательда брела через весь Риво Альто. Она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы убеждать Орсо, что Бьор не ее любимый, а речь идет лишь о том, чтобы узнать некоторые хитрости кораблестроения. Она так мало соображала с недосыпа, что даже забыла натянуть на голову свой белый платок. Лишь когда несколько встречных подряд посмотрели на нее с укоризной, она спохватилась, что идет с непокрытой головой, и попросила у Орсо его шапку: молодая женщина с распущенными волосами на улицах города считалась непристойной. С тем же успехом по Риво Альто можно было пройтись совершенно голой.

Башня имела такой же заброшенный вид, как и за день до того. Мрачный глаз пропасти зиял, не подавая ни капли надежды. И все-таки на этот раз она твердо решила, что преодолеет свой страх и спустится вниз. Ее доверие к Орсо возросло. Если там, внизу, ей будет трудно, он, конечно, придет ей на помощь. Сторож уже протянул ей канат с толстыми узлами. Мательда ухватилась за него, встала на край ямы и закрыла глаза…

Через несколько минут всеохватывающего страха она почувствовала под ногами почву тюрьмы. Дно, казалось, было устлано соломой, но разглядеть что-либо было невозможно. Над ее головой виднелся выход в виде светлого прямоугольника в кромешной тьме. На самом верху появилась голова Орсо, маленькая, как горошина.

— Берегись! Я бросаю факел, — прозвучал в темноте его голос. Тут же вниз полетел горящий смоляной факел и приземлился прямо в солому. Не давая пламени перекинуться на подстилку, Мательда тут же подхватила его. Хотя солома была такой влажной, что вряд ли хоть один огонь на свете смог бы зажечь ее.

Эта яма была настоящей клоакой, здесь так воняло, что факелу не хватало притока воздуха, так что он съежился до величины свечи. К тому же здесь было страшно холодно. Мательду охватил озноб. Когда она стала на ощупь продвигаться вдоль стены, скудный огонь факела выхватил из тьмы какую-то фигуру на полу — человека приблизительно такого же возраста, как и ее отец. Он был голым, сквозь серую кожу отчетливо проступал рельеф его костей. Там, где было его мужское достоинство, что-то двигалось. Когда Мательда разглядела крысу, она рывком убрала факел в сторону и отпрянула назад. Пленник был мертв. Почему же он еще лежал здесь?

— Он еще жив.

Это был голос Бьора.

Мательда подняла факел так, что он осветил ледяные кристаллы на блестящих стенах. Откуда же шел голос спасшего ее норманна?

— Но было бы лучше, если бы кто-нибудь подарил ему смерть, — продолжил тот же голос. Он доносился с противоположной стороны ямы.

Наконец в темноте проявились очертания лица, длинные волосы, падавшие прядями на прищуренные глаза…

— Чего тебе здесь надо? — спросил Бьор, плотно сжав губы, его голос дрожал от холода. Увидев, как его зубы стучат друг о друга, Мательда испугалась. Наверное, поэтому он старался сжать их. Она подавила в себе желание прикоснуться к нему.

— Я здесь для того, чтобы помочь тебе.

Она хотела добавить: «Если ты тоже мне поможешь» — но промолчала.

— Исчезни! — с трудом произнес Бьор. Он стоял, нагнувшись над ней и глядя на нее, как животное, раздумывающее, убегать или нападать.

Мательда сняла с себя меховую накидку и протянула ее пленнику. Бьор вырвал ее из рук и набросил себе на плечи. Мательда хотела укутать его потеплее, но он ударил ее по руке.

— Я хочу тебе помочь, — сказала она. В том месте на руке, по которому пришелся удар, кожа горела.

— Сначала ты приказываешь бросить меня в яму, — тяжело дыша, выдавил из себя Бьор, — а потом изображаешь мою спасительницу. — Он потеснее запахнул на себе шубу. — Альрик прав. Вы, городские люди, лживые выродки. Вы все просто переодетые колдуны и ведьмы-убийцы. Нам следовало бы остаться в Константинополе.

Тут сочувствие Мательды к пленнику превратилось в гнев. Что вообразил себе этот парень?

— Да, лучше бы вы оставались там! — заявила она. — Тогда мне не пришлось бы спускаться в эту зловонную яму, чтобы спасти твою жизнь.

Не ожидая ответа, она протянула Бьору кусок хлеба, который Орсо дал ей утром. Она сохранила его для пленника.

Хлеб моментально очутился в лязгающих зубах Бьора — прежде чем Мательда вообще заметила, что Бьор выхватил его у нее.

— Зачем ты это сделала? — спросил он, жуя хлеб. Звук, с которым Бьор рвал хлеб на части, громко разносился в темноте. Где-то позади послышался какой-то шум. Крысы учуяли свежую добычу.

— Чтобы ты здесь не умер от голода, — ответила Мательда, — и перестал проклинать меня. Вместо этого ты мог бы сказать мне «спасибо».

— За что мне благодарить тебя? За то, что ты приказала посадить меня сюда?!

— Посадить тебя сюда? — удивление, прозвучавшее в ее словах, казалось, заставило Бьора прислушаться к ней.

— Так сказали мне ваши прислужники, перед тем как заключили меня в эту темницу с крысами. — Бьор снова откусил от краюхи хлеба.

— Это был Рустико? Это он тебе такое сказал?

Бьор выцарапал кусочек льда из трещины в стене и слизал его со своей руки. С закрытыми глазами он проглотил несколько капель жидкости.