Однажды вечером появился широкоскулый всадник из степи, чтобы поторговаться с людьми с Севера. Как всегда, эту задачу взяла на себя Катла. Но всадник не пожелал, чтобы женщина диктовала ему цену за его товар. Когда он понял, что ни слова, ни жесты не произвели впечатления на Катлу, у него в руке вдруг блеснул клинок. Альрик даже не понял сразу, откуда на кинжале кровь. Но тут Катла упала в реку, а ее убийца повернулся к Альрику, подняв вверх свою пятерню, чтобы подчеркнуть, что он хочет больше за свои шкуры.

Он заплатил за это своей жизнью, и, если бы мог отдать больше, Альрик забрал бы у него все.

Смерть Катлы заставила Альрика без конца кочевать. От своего намерения — основать торговый лагерь в степи, из которого, быть может, когда-нибудь выросло бы небольшое поселение, — он уже отказался. В каждом купце, который приближался к «Висундуру», Альрику мерещились черты того торговца шкурами — убийцы Катлы. Когда наступила зима и возникла угроза, что большая река может замерзнуть, «Висундур» отправился на юг.

Так они добрались до ворот большого города — Константинополя, где Альрик приказал бросить якорь. Время шло, и в конце концов пора было найти для своих подрастающих сыновей и всей команды надежную гавань. Константинополь вел войну, а войне требовались мечи. На службе у императора Михаила I «Висундур» ходил против персов, на службе у Льва V — против болгар, на службе у Михаила II — против франков и арабов.

Политое темной кровью врагов, дерево корабля лишь напитывалось силой. Даже когда византийцы проиграли битву на море, «Висундур» избежал потопления. Он умчался, вспенив волны от своего киля до носа ближайшего корабля преследователей. А когда в кабаках Константинополя стали сочинять песни о диковинном корабле, до которого не дотянулись ни враги, ни морские чудовища, император вызвал команду в свой дворец и сделал Альрика с его норманнами своими телохранителями — записал их в лейб-гвардию.

— С Севера? — переспросила Кахина, заставив умолкнуть в воспоминаниях Альрика крики команд, шепот интриг в императорских коридорах и треск разламывающихся корпусов кораблей. — Откуда же тогда араб и нубиец? Двоих я узнала, они действительно выглядят как византийцы, а один из ваших — наверное, сакс?

— Франк, — поправил ее Альрик. — Они были рабами. Я купил их, когда моя команда понесла потери.

— И отпустил на волю? — продолжила Кахина.

— Лишь настолько, насколько было возможно. Моряк никогда не свободен. Он принадлежит морю. А откуда ты знаешь племена с северного берега Mare Nostrum? — Настала его очередь спрашивать.

Кахина наклонилась к нему, и он уловил запах тмина, исходящий от ее одежды.

— Так часто, как только можно, я появляюсь в городе и выдаю себя за жену хозяина маленькой таверны.

Альрик вспомнил о признании Бонуса, что он уже один раз встречался с Кахиной в Александрии.

— Эту задачу берет на себя мой брат Идир, по вечерам. Так что от нас мало что может укрыться из происходящего в городе.

— У тебя есть брат? — удивился Альрик. — Почему же не он предводитель амазигов?

Барабанщик дважды коротко ударил по своему инструменту, а потом начал бить деревянными палочками друг о друга. Эти треск и гром проглотили слова Кахины.

— Мой брат вскоре умрет, — повторила она. — Поэтому я возглавляю народ.

— Он что, болен, твой брат? — наклонился к ней Альрик.

— Здоров, как песчаная блоха, — улыбнулась Кахина. — Но его время скоро закончится. Протянув руку, она положила ее на предплечье Альрика. — Некоторые из нас умеют по длине тени и количеству ресниц посчитать, сколько дней тебе осталось.

Когда Альрик вздрогнул и отшатнулся назад, отбросив руку Кахины, она усмехнулась:

— Не бойся. Я не принадлежу к таким людям. Вот идет невеста, Хенну! — кивнула она в сторону туннеля в стене.

Глава 21

Пустыня перед Александрией

И это христиане? Чем больше времени Бонус проводил в этой пещере, тем больше убеждался, что имеет дело с поклоняющимися дьяволу. Они жили под землей. Размалывали святые реликвии, превращая их в пыль. У них не было распятий — даже четок и тех не было! И в молитве не складывали пальцы. Похоже, эти амазиги были такими же верующими, как и верблюды, на которых они ездили верхом.

Когда под шум трещоток и барабанную дробь молодую женщину подвели под большой купол скалы, она выглядела так, словно только что явилась сюда с какого-то маскарада, чтобы заодно пойти под венец. Бонус привык, что невеста целомудренно прячет свои волосы под чепчиком, а лицо этой девушки обрамляли длинные пряди, дополняя орнамент, который украшал своим темно-красным рисунком лицо невесты: круги и кренделя на щеках, пучки цветов, удлиняющих брови, и целый ряд ракушек на лбу. «Даже если бы она была самой красивой женщиной на свете, — думалось Бонусу, — я бы никогда не притронулся к такой, не говоря уже о том, чтобы возлечь с ней!»

Раздался хрипловатый звук — один амазиг заиграл на своего рода флейте, извлекая из нее музыку, напоминавшую Бонусу крик осла. В это время появились другие женщины и подхватили невесту под руки. Теперь уже она не могла продолжать свой путь в пещеру и остановилась.

Тогда во внутрипещерном шуме послышались другие ноты. Барабанная дробь стала еще чаще, но зато тише, словно хищное животное (в воображении Бонуса) на своих мягких лапах неслышно подкрадывалось к своей жертве.

У противоположной стены пещеры появился мужчина. Его одежды были ярко-желтого и синего цветов, а накидка завязана широкими лентами вокруг верхней части корпуса. Его лицо не было украшено никакими рисунками, зато он демонстрировал всем свою улыбку — такую, что зубы выделялись на темнокожем лице, словно жемчужные ожерелья. Это был, надо полагать, жених.

Счастливца сопровождало с полдюжины друзей. Когда они приблизились к невесте, ее подружки отошли в сторону, и теперь уже мужчины взяли девушку за руки. Даже если бы женщины и пытались по-прежнему удерживать невесту на ее пути к браку, то эти мужчины утащили бы ее куда надо.

Через несколько шагов музыка снова сменилась, женщины, видимо, собравшись с силами, оттеснили мужчин в сторону и потащили невесту назад. Однако мужчины тут же снова вернули себе добычу. Так молодая женщина и ее судьба, словно волны, ходили туда и обратно.

С отвращением отвернувшись от происходящего, Бонус вдруг остановил свой взгляд на нише в скале, где находилась королева варваров, наблюдавшая за обрядом. Как завороженный, всматривался он в черты лица верховной правительницы амазигов. Это лицо было одновременно и серьезным и красивым. Никогда не видел он таких лиц: женщины Риво Альто выглядели или красивыми, но слабыми, или уродливыми, но крепкими. Как и в таверне, в нем снова зашевелилось желание обладать Кахиной. «А еще лучше, — признался Бонус сам себе, — если бы она обладала им, став его предводительницей, а он бы выполнял ее распоряжения… и она освободила бы его от сожалений по поводу неправильных решений…»

Однако рядом с Кахиной сидел не Бонус, а норманн Альрик.

Поднявшись, королева что-то крикнула поверх голов жителей пещеры. По этой команде мужчины и женщины отступили назад. Освобожденные от волн ритуала, невеста и жених уже беспрепятственно шли навстречу друг другу.

Лишь Бонус отказался от того, чтобы наблюдать за дальнейшими деталями этого фривольного ритуала. Когда все взгляды уже были направлены на невесту и жениха, он перебрался через гребень скалы на внешнем краю пещеры. Здесь кубки, кружки и миски, полные яств, ожидали торжества соединения молодой пары. Бонус выбрал себе небольшой кубок и наполнил его водой из открытого чана. Затем вытащил колбу из своей сумки, осторожно открыл и добавил несколько капель яда. Протянуть этот бокал Альрику не составит труда. И тогда освободится не только место рядом с королевой Кахиной, но и «Висундур» наконец-то будет принадлежать ему. Не норманн пожнет славу спасителя святого Марка, а он один, Бонус из Маламокко, трибун Риво Альто, который скоро станет дожем городов лагуны. «Весь мир, — задумался Бонус, — вращается вокруг одной капли тинктуры».